И это пройдет..
Пятница
Пятница
Утро ознаменовалось невероятной суматохой. Почему-то именно сегодня люди решили обналичить огромное количество векселей, полученных в торговых домах Лондона, Амстердама, Парижа и проч.
Мейстер Мельхиор Штейн, любезно предоставивший нам одну из своих комнат, просто с ног сбился: выдавал деньги, расписки, записывая все денежные операции в огромный талмуд. А до меня доносилось постоянное ворчание и обвинения в воровстве – еврей брал проценты.
Джеронимо уже давно ушел знакомиться с городом и местным студенческим братством, а моя дорога, по давнишнему обычаю, лежала в церковь. Вчера, блуждая по городу и оказавшись на Площади Вдов, мы не обратили внимания, что совсем рядом, буквально в двух минутах ходьбы, сразу за мрачными стенами городской инквизиции находится кладбище. Ну, да… Собственно, где ж ему еще быть-то. Темница рядом, псы господни тоже.… Только название уж больно странное «Кладбище неупокоенных душ». Будто они своих покойников не отпевают или не исповедуются перед смертью. Кто это там? Мое внимание привлекла худощавая фигура. Молодой человек выкапывал новую могилу. Она раскрывала свой торжествующий зев, ширящийся с каждым взмахом лопаты, и свежая, красной глины земля комьями катилась по небольшому холмику, являя собой плоды трудов юного помощника палача.
– Для кого могилка-то?
– Может, и для вас. Не знаю. Приказали – копаю…
– Понятно.… А как в церковь пройти не подскажете?
– Так вам в другую сторону. Через квартал будет университет, за ним ратуша, а там увидите.
Поблагодарив юношу, мне пришлось отправиться на другой конец города. Церквушку найти было легко – в этом не обманули. Но там было пусто. Кроме того, она была маленькая и едва ли могла вместить всех жителей этого города. «Видимо, не особо набожный народ здесь живет, - подумалось мне, - судя по утреннему наплыву жаждущих денежного вливания, и вовсе скаредный и заблудший». На покосившемся алтаре лежал псалтырь, пол не особо блистал чистотой, но витражи были замечательные…
– Вы пришли помолиться, дитя мое, - внезапно раздавшийся голос прервал мои не слишком-то благочестивые мысли.
– Нет.… Да.… То есть… скажите, а можно ли посмотреть церковноприходскую книгу?
– А зачем она вам нужна? – изумился стоящий передо мной.
– Я ищу одного человека.
– Прискорбно.… Весьма прискорбно.… Понимаете, книги нет, она сгорела.
И священнослужитель обошел меня, уходя в глубь церкви, глядя на меня также странно, как и давнишний астролог, подозревающий меня в явном причастии к сатанинскому отродью.
Утренняя прогулка явно пошла мне на пользу. Трактир был найден мной скорее по запаху, чем по милости местных жителей, хотя, честно говоря, мне просто не удалось их об этом спросить – ноги вели меня гораздо быстрее. Девицы в заведении оказались на редкость миловидны и расторопны. Пиво и каша с подливой возникли на столе с поистине рекордной скоростью. Видимо девушки нашли во мне благодарного слушателя, так как, перебивая друг друга, принялись рассказывать, как им здесь плохо живется и что герр Швайне отбирает у них каждый шиллинг.
– Рози! – Раздался яростный вопль, – опять за свое! Опять со студентами лясы точишь. Пива неси!
И, едва не задев девушку, в стенку с треском врезался тяжелый табурет. Ну и нравы у местного трактирщика, если уж на то пошло, как же я ним договариваться буду?
Рассчитываться за еду мне пришлось именно с ним, тогда же мне удалось рассмотреть герра Швайне поближе: это оказался рыжий, веснушчатый человек с неприятными складками у рта – видно, что орет он много, часто и со вкусом – нескладной фигурой и пронзительным взглядом водянистых глаз. И потребовал он ровно половину того, что у меня было – 7 шиллингов.
– Помилосердствуйте, это же грабеж! Эта еда не стоит таких денег!
– Не нравится, можете сюда не ходить.
Ну, да не ходить! Единственный трактир в округе…
– Сударь, а давайте я вам песнями заплачу?
– Платите деньги и убирайтесь к чертовой матери!
Получив, наконец, вожделенную сумму, он стал более сговорчив, и мы даже заключили небольшую сделку: как обычно, я пою для гостей, кои платят за это денежку, а я потом отстегиваю хозяину процент.
По возвращении в еврейское гетто мне сообщили, что мой приятель, Джеронимо, переехал на квартиру к фрау Кларе, которая сдает комнаты студиозусам. О, наш пострел везде поспел! Да и деньжат у него поболе. Может, уже обыграл кого.… По крайней мере, я со своей уютной стоянки никуда не пойду. Ну, разве что знакомиться с ближайшими соседями.
Прелестно! Просто прелестно! В доме напротив живет милейшая пара – палач Николас Шмакблут и его жена Барбара, что, собственно не мешает им оставаться весьма любезными и обходительными людьми. Рядом живет фрау Марта, которая, оказывается, тоже сдает комнаты. Надо же! Замечательный городок! Все всё сдают, все-таки деньги почтенные бюргеры любят больше чем собственную душу. Хотя, не было бы у нее комнат, где бы она разместила свою племянницу – Юлию, недавно приехавшую погостить. А еще надо добавить, что фрау Марта оказалась весьма словоохотлива, например, она моментально мне принялась рассказывать какую-то душещипательную историю, у которой к тому же не оказалось окончания.
– На редкость миленькая история. Решено! Напишу об этом песню. Как там, вы говорили, звали принцессу?
– Иоланта.
– А вы можете мне повторить, что там произошло?
– Я ж вам только что рассказала во всех подробностях!
– Вот-вот, мне, пожалуйста, еще подробнее, можно?
К слову сказать, моя бедная соседка повторяла эту историю еще раз несколько. А потом мне пришлось ее пересказывать и Джиронимо, и мейстеру Штейну, который, как оказалось, весьма сведущ в искусстве стихосложения:
В дальней стране за горами и морем
Золотом блещут столицы шпили
Люди про беды давно забыли,
А во дворце такое горе.
Какое горе случилось во дворце, мне уже рассказывали, а вот мое горе выражалось вполне реальной суммой – 8 шиллингов, а пива хотелось нещадно. И тут мой взгляд упал на…
– Господи, помилосердствуй! – руки сами нащупали пару увесистых булыжников, кои послали в то, что являло собой отвратительную пародию на божье творение. Существо заскулило и спряталось за юбку почтенной фрау. Она смотрела на меня, холодно поджав губы, и, дождавшись моего взгляда, окатила меня ушатом презрения:
– Зачем вы кидаетесь камнями в мою обезьяну?
– Так это ж нехристь. Что ж с ней еще делать-то?
– Это обезьяна моего мужа. Вернее, последняя память о нем. И посему я настоятельно вам рекомендую больше так не делать.
Развернувшись, она важно удалилась, оставив меня наблюдать, как эта чертова обезьяна, оборачиваясь, кривляется и строит мне рожи за ее спиной. Но путь мой по-прежнему лежал в трактир, а думы полны пустотой в карманах.
«Надо же! Везет дуракам», – подумалось мне, когда за углом, поблескивая среди камней, обнаружились сразу две марки. При ближайшем рассмотрении они оказались фальшивые, но все равно были бережно положены в кошелек. Пригодятся!
В трактире заседали студенты. Джеронимо был уже за своего, посему мне тут же подвинули стол и налили пива. От количества новостей голова шла кругом. Говорили, что в городе стали происходить странные вещи, что курфюрстова жена, Сивилла фон Клеве, бывшая монашка, весьма хороша собой, хотя и странна неимоверно. Мой сосед, Кристоф Вебер, оказывается, недавно получил докторскую степень на своем медицинском факультете, а Иоганн Фауст, сидящий во главе стола, и вовсе профессор богословия. Шальная мысль подзаработать посетила меня и на этот раз. Берет стянули с головы Джиронимо, положив в центре стола, мандолу настроить – две минуты, а голос мой всегда с собой:
Брат Августин согрешил,
Брат Августин совершил преступление….
Эта песня имела успех везде, куда бы меня ни занесло. В общем, пирушка удалась. Песенки под пиво, пиво под песенки. Развезло меня замечательнейшим образом. Так, что даже эпопею сегодняшнего посещения церкви захотелось рассказать. Сказано – сделано! Мало того мой рассказ был дополнен студентами, что священник по моему описанию – это брат Кирилл, что копию приходской книги можно найти в университете. А леди с обезьяной – это фрау Лидия, вдова бывшего ректора университета, доктора медицинских наук, погибшего очень странной и страшной смертью совсем недавно, которая, кстати, сейчас судится с университетом за книгу с рецептами от всех болезней, которые когда-либо приходилось лечить ее покойному мужу. Естественно, университет считает, что эта величайшая ценность должна принадлежать ему. И не следует женщине заниматься мужскими делами и становиться практикующим медиком.
Видя наше радостное состояние, герр Швайне сообщил, что выпили мы два бочонка, и потребовал 5 марок. У меня глаза на лоб полезли, но каким-то странным вычислительным методом, кой приводил трактирщик, так оно и получалось, а мне не удалось бы сейчас и пальцы пересчитать. Студенты протянули ему вожделенный берет с деньгами, который, право сказать, мне очень хотелось забрать себе. Но, хочешь жить – умей вертеться, и мне повезло хотя бы в том, что в процессе перебранки и вычисления мне удалось подменить настоящие марки своими – фальшивыми. Когда, залпом выпив чье-то провороненное пиво, где-то на улице зазвучали трубы, отреагировать должным образом мне не удалось. В трактир ворвались люди во главе с нынешним ректором университета, выталкивая студиозусов через задний ход, на ходу отдавая распоряжения по уборке помещения. В город приехал курфюрст.
Что было дальше, убей Бог, не помню. До постели, меня, кажется, донесли. Но, видно, сидел курфюрст со свитой в трактире долго, так как эта сволочь, Джеронимо, разбудил меня, вылив ушат холодной воды на голову, с воплем:
– Августин, вставай! Пошли! Курфюрст песен требует!
– Ну, его. Отстань от моей больной головы!
– Он денег заплатит!
Золотые слова! Схватив мандолу, причесавшись пятерней, мы помчались опять в трактир. Все как обычно – там я провожу времени больше чем где-либо еще, уж не говоря про университет.
Тяжело дыша, мы влетели в трактир и замерли в почтительной позе. Курфюрст оказался великолепно сложенным мужчиной с иссиня-черными волосами, черными сверкающими глазами, лениво сидящим посреди окружающих его дам.
– Джиронимо, а кто эта синьора?
– Какая?
– Да, вон та, рядом с его сиятельством.
– Так, наверное, та самая бывшая монашка, его жена, Сивилла фон Клеве.
Тут что-то кольнуло меня прямо в сердце, как бывало и ранее, и глаза уловили странную рябь, плывущую в зале. Незримое, эфемерное и неуловимо гнетущее чувство снова охватило меня, обручем сдавив виски. Действительно, что-то странное творится в городе, правы были мои собутыльники. Но работа есть работа. Наконец, получив необходимое должное разрешение, мои руки принялись наигрывать что-то спокойное, про любовь, не скабрезные же песенки перед курфюрстом петь! А глаза продолжали подмечать мелкие несоответствия происходящего: вот ректор университета странно вздрогнул и огляделся, вот чьи-то волосы разлетелись под дуновением несуществующего ветерка, вот сам курфюрст, улыбаясь, начал кивать, вторя неслышному голосу. Один за другим его свита потихоньку выходила из душного помещения, пока он не остался за столом в одиночестве.
Песня закончилась. Курфюрст задумчиво встал, кинул на стол пару шиллингов, рассеянно поблагодарил и удалился. Джеронимо в ужасе смотрел на меня:
– Ты что с ума сошел, Августин?
– А в чем дело?
– Ты хоть понимаешь, что ты сейчас пел?
– Как что? «Глубинную книгу», «Унцию мира»…
– Да, нет! Последнюю! Что на тебя нашло? Петь про бесов!
– Да, мне бы это в голову не пришло!
– Благодари Господа, что пронесло! Ты сейчас куда?
– В университет. Кто-то говорил, что там есть копия церковноприходской книги.
– Тогда удачи!
– Спасибо. А курфюрст все-таки жадина. Мне думалось, будет больше чем два шиллинга. Ну, да ладно.
В университете мне выдали небольшой свиток. Оказалось, что они решили восстановить книгу только после пожара, поэтому записаны в ней были исключительно ныне здравствующие в городе. Не было ни фамилий в девичестве, ни дат рождения и смерти. Грустно, что ни говори. Но занесло меня туда все же очень вовремя, ровно к началу теологического диспута. Сам курфюрст почтил нас своим присутствием, со своей женой, ее фрейлинами и своим духовником. Кажется, еще никогда в лекционном зале не собиралось такого количества народа. Брат Кирилл говорил долго, и, признаться, очень интересно. Тема была актуальна, ведь все мы знаем, что в последнее время слишком много внимания уделяется античности. В поэзии обращаются к древним богам и нимфам, холсты называют именами языческих героев. Обиднее было то, что задние ряды постоянно шушукались и громко смеялись. После его выступления обсуждение этой темы продолжили другие преподаватели, доктора наук и даже студенты, но, честно говоря, они пороли такую чушь и несли такую ахинею, что смех разобрал и меня. Разве что мой сосед по квартире мейстер Мельхиор Штейн высказал свое мнение более связно.
Вообще-то в этот момент творилось что-то невообразимое: за дверью постоянно кто-то гоготал, все выступающие растеряно смотрели друг на друга в попытке понять и осознать происходящее, студенты откровенно забавлялись, глядя на несусветный бардак. Иоганн Фауст заявил, что Бог есть Бог, а Святая Римская Католическая Церковь не имеет к нему никакого отношения. Наиболее четко и внятно выступил сам курфюрст, который оглядел все это безобразие и сказал, что он будет требовать у Папы Клемента III разрешения продолжить искоренение ереси и снова развязать руки Святой Инквизиции. И с каждым моментом нескончаемого хаоса крепла моя уверенность, что именно здесь, в этом городе находится тот, кого я ищу. Довершением безумной картины был «Pater Noster», который громко пытались прочесть брат Кирилл и отец Улрих, доктор богословия этого университета. И если чуть дребезжащий голос первого четко и уверенно разносился по всему залу, то второй издавал весьма странные звуки, более похожие на блеяние. Богомерзкая какофония прервалась появлением гонца, передавшего курфюрсту какой-то свиток. Улыбка более похожая на оскал озарила его лицо. Быстрым шагом он направился к кафедре и огласил, что пришла Папская булла, и его святейшество удовлетворил его просьбу. С этого момента Святая инквизиция снова входит в силу.
В тот же миг ее светлости Сивилле фон Клеве стало дурно. Надеюсь, что мое замешательство, вызванное дурной вестью никто не заметил. Поэтому, выскочив из зала и чуток покрутившись для приличия вокруг, мне безумно захотелось поскорее дойти до дома и обдумать все выше изложенное. И, конечно, последнее – отвратительную весть, Папскую буллу, следуя которой меня непременно бы сожгли, за, собственно, меня самое. Но дома, расслабившись, вспомнив милую сказочку, меня потянуло к неизменной мандоле и перу:
Король и королева
Молили небеса
Наполнить ее чрево
И ниспослать дитя.
Тянулись лентой годы,
И радость, наконец,
Свои явила всходы –
Дочь подарил Творец.
А поскольку местом написания данного «шедевра» была избрана центральная зала гетто, вернувшийся вскоре мейстер Штейн, чей рабочий день, видимо, уже закончился, изредка мне помогал.
– Скажите, Августин, а почему вы так побледнели, когда огласили Папскую буллу? Вы были так взволнованы, – чересчур невинно осведомился он. В первую секунду мне ответить было нечего.
– О! Знаете, я просто не люблю большой толкотни. Там было так душно. К тому же ее светлость упала в обморок…. Просто мне захотелось поскорее выйти подышать свежим воздухом.
Продолжать бумагомарание мне как-то резко расхотелось, и меня опять понесло в трактир. Там, как обычно, кто-то с кем-то сидел и что-то с чем-то пил. Это был Фауст младший – так мы прозвали Амадея Фауста, высокого худого человека с острым носом и соломенными волосами, похоже, самого богатого из нашего студенческого братства – а также несколько незнакомых мне бюргеров. Услышав поведанную мной историю злосчастной приходской книги, кто-то заметил, что оригинал сгорел не полностью, но где хранятся эти обрывки, кусочки, обгорелые листочки, никто не знал. Н-да, вот тебе и «ищите и обрящете, просите, и дано будет вам».
На улице было свежо и прохладно после душного трактира. Сгоревшая история целого города…. Оставшиеся страницы, уцелевшие после пожара, где искать их? Стоп! А не кажется ли весьма странным то, что брат Кирилл ничего не сказал об этом. Мне нужно увидеться с ним! Нужно это исправить!
Около церкви стояло трое священников, кажется, обсуждали предстоящую трапезу. Двое были мне известны: брат Кирилл и отец Улрих, другой был, увы, мне незнаком, и был намного моложе оных.
– Простите, что прерываю вас, но мне стало известно, что приходская книга сгорела не полностью. Остались обрывки…. Как можно найти их? Где искать?
Молодой капуцин подошел поближе.
– Не знаю, смогу ли я вам помочь, но у меня хранится одна из записей. Правда, по ней почти ничего нельзя прочитать….
И он протянул мне обгоревший клочок бумаги.
– Вы не поможете мне прочитать то, что здесь написано?
И молодой монашек почти наизусть процитировал запись. Хотя и проглатывая слова, от которых, благодаря огню, не осталось и следа. Запись состояла в том, что некий молодой человек, полфамилии сгорело, в 1510 году стал послушником этой церкви. Снова сгоревший кусок…. Весьма сведущ в древнегреческом.
Глаза мои смотрели на эту запись. А сердце уже вовсю колотилось от радости, несмотря на то, что вместо фамилии красовалось von…….mmt. Взгляд упал на монаха:
– Скажите, вы разбираетесь в древнегреческом?
– Да, в нашей обители считаюсь лучшим в этой области.
– Скажите, а как вас зовут?
– Медарт.
– А…. Можно ли мне узнать вашу фамилию до получения сана, до послушничества?
Он так долго смотрел на меня, что мне показалось, что уже никогда не скажет.
– Фон Фердаммт.… Но зачем вспоминать былое?
Мы немного помолчали.
– Что ж. Я смог помочь вам? Вы нашли то, что искали? Больше у меня обрывков нет.
– О, да…. Спасибо. Вы мне очень помогли. Мои поиски действительно увенчались успехом. Вы не могли бы мне уделить еще какое-то время? Скажите… может, это не совсем корректный вопрос… но у вас никогда не было видений?
– Действительно не совсем кор... Да. Бывают.
– А еще вы видите человека в фиолетовом плаще.
– Да, вижу…. Но откуда вы это знаете?
– Потому что я тоже его вижу.
– ?
– У нас с вами общий отец, сударь. Я ваша сестра.… Простите, что в мужском платье. Понимаете.… Однажды к нам в имение, а я родом из Испании, приехал один человек, приятель моего названного отца. Так на него нашло какое-то помешательство.… Отца он жестоко избил, а маму.… В общем, так появилась я. Понятно, что любимым ребенком я не была, поэтому, как только представилась возможность, меня отправили в монастырь. Тогда же у меня появились видения. То ангелы, играющие со мной, то бесы, вечно таскающие меня за волосы. А вот семь лет назад мне было сказано, что у меня есть брат, которого нужно спасти. И что если я не найду его, то наши души будут прокляты на веки вечные. С тех пор ищу и.… Вот свершилось – нашла!
Мой брат не знал, от чего его нужно спасать, зато был твердо убежден, что ему являлась святая Розалия, которая назвала его самым святым человеком этого города. Эта уверенность передалась и мне, наполнив меня ранее незнакомым смешанным чувством тихой радости и гордости за брата. Игра стоит свеч, и прошедшие годы поисков были оправданы. И наши мысли потекли в общем направлении: как избавиться от проклятья, что же сотворил наш отец, за что род наш проклят до седьмого колена, кто является нам в фиолетовом плаще и от чего же мне суждено спасти собственного брата, если он самый святой человек в городе, а меня за переодевание в мужское платье могут сжечь как ведьму в любой момент.
За разговором мы уже обошли несколько кварталов и уже возвращались обратно к церкви, когда навстречу нам из-за угла вышел до омерзения знакомый силуэт. Человек в фиолетовом плаще. Замерев, мы смотрели то на него, то друг на друга, и взгляды близнецами отражались и метались в зеркале наших глаз в бесконечной панике.
Наскоро попрощавшись с братом, – после такого видения разговор уже не клеился – мне пришло в голову, что Юлия, миловидная племянница фрау Марты, вполне возможно уже ждет меня в трактире. Она очень просила меня зайти туда под самый вечер. Зачем юной девушке назначать встречу заезжему ваганту ночью в таком непрезентабельном месте? Почему мне раньше не приходил в голову этот вопрос? Но моя дорога лежала прямиком в трактир, и особо раздумывать не пришлось, разве что дойти до дома и забрать мандолу.
На мое удивление трактир быстро наполнялся людьми. Они располагались за столом, дружно требовали пива и присоединялись к играющим в карты. Пришел отец Улрих и брат Лотовеек – личный духовник курфюрста, была какая-то из многочисленных фрейлин ее сиятельства, в мерцании свечей смутно виднелась фигура молодого хозяина трактира и, конечно же, Джеронимо – этот ни одной пирушки не упустит. Наиболее странным для меня было появление брата Медарта, а уж когда у колонны обнаружился мой сосед мейстер Штейн, у меня глаза на лоб полезли. Мне казалось, что все эти люди резко сошли с ума. Говорили непристойности, творили непотребства.… Откуда в этом трактире взялось такое количество полуголых девиц не поддавалось никакому объяснению. Но что самое ужасное – в карты они играли на раздевание. Я еще понимаю – наша студенческая братия, хотя со мной… тут отдельный разговор – но святые отцы! Брат! Фрейлина! Собственно говоря, кроме отвратительного, но, тем не менее, абсолютно понятного для меня действия вокруг, все было как обычно. Что именно? А то, что мандолу в зубы, пардон, в руки, и песни до утра. Юлия так и не появилась, хотя может я и ошибаюсь, так как нечистая сила вокруг меня забавлялась столь явно и открыто, и мне даже показалось, что ее нежное личико мелькнуло где-то среди суккубов.
Пятница
Утро ознаменовалось невероятной суматохой. Почему-то именно сегодня люди решили обналичить огромное количество векселей, полученных в торговых домах Лондона, Амстердама, Парижа и проч.
Мейстер Мельхиор Штейн, любезно предоставивший нам одну из своих комнат, просто с ног сбился: выдавал деньги, расписки, записывая все денежные операции в огромный талмуд. А до меня доносилось постоянное ворчание и обвинения в воровстве – еврей брал проценты.
Джеронимо уже давно ушел знакомиться с городом и местным студенческим братством, а моя дорога, по давнишнему обычаю, лежала в церковь. Вчера, блуждая по городу и оказавшись на Площади Вдов, мы не обратили внимания, что совсем рядом, буквально в двух минутах ходьбы, сразу за мрачными стенами городской инквизиции находится кладбище. Ну, да… Собственно, где ж ему еще быть-то. Темница рядом, псы господни тоже.… Только название уж больно странное «Кладбище неупокоенных душ». Будто они своих покойников не отпевают или не исповедуются перед смертью. Кто это там? Мое внимание привлекла худощавая фигура. Молодой человек выкапывал новую могилу. Она раскрывала свой торжествующий зев, ширящийся с каждым взмахом лопаты, и свежая, красной глины земля комьями катилась по небольшому холмику, являя собой плоды трудов юного помощника палача.
– Для кого могилка-то?
– Может, и для вас. Не знаю. Приказали – копаю…
– Понятно.… А как в церковь пройти не подскажете?
– Так вам в другую сторону. Через квартал будет университет, за ним ратуша, а там увидите.
Поблагодарив юношу, мне пришлось отправиться на другой конец города. Церквушку найти было легко – в этом не обманули. Но там было пусто. Кроме того, она была маленькая и едва ли могла вместить всех жителей этого города. «Видимо, не особо набожный народ здесь живет, - подумалось мне, - судя по утреннему наплыву жаждущих денежного вливания, и вовсе скаредный и заблудший». На покосившемся алтаре лежал псалтырь, пол не особо блистал чистотой, но витражи были замечательные…
– Вы пришли помолиться, дитя мое, - внезапно раздавшийся голос прервал мои не слишком-то благочестивые мысли.
– Нет.… Да.… То есть… скажите, а можно ли посмотреть церковноприходскую книгу?
– А зачем она вам нужна? – изумился стоящий передо мной.
– Я ищу одного человека.
– Прискорбно.… Весьма прискорбно.… Понимаете, книги нет, она сгорела.
И священнослужитель обошел меня, уходя в глубь церкви, глядя на меня также странно, как и давнишний астролог, подозревающий меня в явном причастии к сатанинскому отродью.
Утренняя прогулка явно пошла мне на пользу. Трактир был найден мной скорее по запаху, чем по милости местных жителей, хотя, честно говоря, мне просто не удалось их об этом спросить – ноги вели меня гораздо быстрее. Девицы в заведении оказались на редкость миловидны и расторопны. Пиво и каша с подливой возникли на столе с поистине рекордной скоростью. Видимо девушки нашли во мне благодарного слушателя, так как, перебивая друг друга, принялись рассказывать, как им здесь плохо живется и что герр Швайне отбирает у них каждый шиллинг.
– Рози! – Раздался яростный вопль, – опять за свое! Опять со студентами лясы точишь. Пива неси!
И, едва не задев девушку, в стенку с треском врезался тяжелый табурет. Ну и нравы у местного трактирщика, если уж на то пошло, как же я ним договариваться буду?
Рассчитываться за еду мне пришлось именно с ним, тогда же мне удалось рассмотреть герра Швайне поближе: это оказался рыжий, веснушчатый человек с неприятными складками у рта – видно, что орет он много, часто и со вкусом – нескладной фигурой и пронзительным взглядом водянистых глаз. И потребовал он ровно половину того, что у меня было – 7 шиллингов.
– Помилосердствуйте, это же грабеж! Эта еда не стоит таких денег!
– Не нравится, можете сюда не ходить.
Ну, да не ходить! Единственный трактир в округе…
– Сударь, а давайте я вам песнями заплачу?
– Платите деньги и убирайтесь к чертовой матери!
Получив, наконец, вожделенную сумму, он стал более сговорчив, и мы даже заключили небольшую сделку: как обычно, я пою для гостей, кои платят за это денежку, а я потом отстегиваю хозяину процент.
По возвращении в еврейское гетто мне сообщили, что мой приятель, Джеронимо, переехал на квартиру к фрау Кларе, которая сдает комнаты студиозусам. О, наш пострел везде поспел! Да и деньжат у него поболе. Может, уже обыграл кого.… По крайней мере, я со своей уютной стоянки никуда не пойду. Ну, разве что знакомиться с ближайшими соседями.
Прелестно! Просто прелестно! В доме напротив живет милейшая пара – палач Николас Шмакблут и его жена Барбара, что, собственно не мешает им оставаться весьма любезными и обходительными людьми. Рядом живет фрау Марта, которая, оказывается, тоже сдает комнаты. Надо же! Замечательный городок! Все всё сдают, все-таки деньги почтенные бюргеры любят больше чем собственную душу. Хотя, не было бы у нее комнат, где бы она разместила свою племянницу – Юлию, недавно приехавшую погостить. А еще надо добавить, что фрау Марта оказалась весьма словоохотлива, например, она моментально мне принялась рассказывать какую-то душещипательную историю, у которой к тому же не оказалось окончания.
– На редкость миленькая история. Решено! Напишу об этом песню. Как там, вы говорили, звали принцессу?
– Иоланта.
– А вы можете мне повторить, что там произошло?
– Я ж вам только что рассказала во всех подробностях!
– Вот-вот, мне, пожалуйста, еще подробнее, можно?
К слову сказать, моя бедная соседка повторяла эту историю еще раз несколько. А потом мне пришлось ее пересказывать и Джиронимо, и мейстеру Штейну, который, как оказалось, весьма сведущ в искусстве стихосложения:
В дальней стране за горами и морем
Золотом блещут столицы шпили
Люди про беды давно забыли,
А во дворце такое горе.
Какое горе случилось во дворце, мне уже рассказывали, а вот мое горе выражалось вполне реальной суммой – 8 шиллингов, а пива хотелось нещадно. И тут мой взгляд упал на…
– Господи, помилосердствуй! – руки сами нащупали пару увесистых булыжников, кои послали в то, что являло собой отвратительную пародию на божье творение. Существо заскулило и спряталось за юбку почтенной фрау. Она смотрела на меня, холодно поджав губы, и, дождавшись моего взгляда, окатила меня ушатом презрения:
– Зачем вы кидаетесь камнями в мою обезьяну?
– Так это ж нехристь. Что ж с ней еще делать-то?
– Это обезьяна моего мужа. Вернее, последняя память о нем. И посему я настоятельно вам рекомендую больше так не делать.
Развернувшись, она важно удалилась, оставив меня наблюдать, как эта чертова обезьяна, оборачиваясь, кривляется и строит мне рожи за ее спиной. Но путь мой по-прежнему лежал в трактир, а думы полны пустотой в карманах.
«Надо же! Везет дуракам», – подумалось мне, когда за углом, поблескивая среди камней, обнаружились сразу две марки. При ближайшем рассмотрении они оказались фальшивые, но все равно были бережно положены в кошелек. Пригодятся!
В трактире заседали студенты. Джеронимо был уже за своего, посему мне тут же подвинули стол и налили пива. От количества новостей голова шла кругом. Говорили, что в городе стали происходить странные вещи, что курфюрстова жена, Сивилла фон Клеве, бывшая монашка, весьма хороша собой, хотя и странна неимоверно. Мой сосед, Кристоф Вебер, оказывается, недавно получил докторскую степень на своем медицинском факультете, а Иоганн Фауст, сидящий во главе стола, и вовсе профессор богословия. Шальная мысль подзаработать посетила меня и на этот раз. Берет стянули с головы Джиронимо, положив в центре стола, мандолу настроить – две минуты, а голос мой всегда с собой:
Брат Августин согрешил,
Брат Августин совершил преступление….
Эта песня имела успех везде, куда бы меня ни занесло. В общем, пирушка удалась. Песенки под пиво, пиво под песенки. Развезло меня замечательнейшим образом. Так, что даже эпопею сегодняшнего посещения церкви захотелось рассказать. Сказано – сделано! Мало того мой рассказ был дополнен студентами, что священник по моему описанию – это брат Кирилл, что копию приходской книги можно найти в университете. А леди с обезьяной – это фрау Лидия, вдова бывшего ректора университета, доктора медицинских наук, погибшего очень странной и страшной смертью совсем недавно, которая, кстати, сейчас судится с университетом за книгу с рецептами от всех болезней, которые когда-либо приходилось лечить ее покойному мужу. Естественно, университет считает, что эта величайшая ценность должна принадлежать ему. И не следует женщине заниматься мужскими делами и становиться практикующим медиком.
Видя наше радостное состояние, герр Швайне сообщил, что выпили мы два бочонка, и потребовал 5 марок. У меня глаза на лоб полезли, но каким-то странным вычислительным методом, кой приводил трактирщик, так оно и получалось, а мне не удалось бы сейчас и пальцы пересчитать. Студенты протянули ему вожделенный берет с деньгами, который, право сказать, мне очень хотелось забрать себе. Но, хочешь жить – умей вертеться, и мне повезло хотя бы в том, что в процессе перебранки и вычисления мне удалось подменить настоящие марки своими – фальшивыми. Когда, залпом выпив чье-то провороненное пиво, где-то на улице зазвучали трубы, отреагировать должным образом мне не удалось. В трактир ворвались люди во главе с нынешним ректором университета, выталкивая студиозусов через задний ход, на ходу отдавая распоряжения по уборке помещения. В город приехал курфюрст.
Что было дальше, убей Бог, не помню. До постели, меня, кажется, донесли. Но, видно, сидел курфюрст со свитой в трактире долго, так как эта сволочь, Джеронимо, разбудил меня, вылив ушат холодной воды на голову, с воплем:
– Августин, вставай! Пошли! Курфюрст песен требует!
– Ну, его. Отстань от моей больной головы!
– Он денег заплатит!
Золотые слова! Схватив мандолу, причесавшись пятерней, мы помчались опять в трактир. Все как обычно – там я провожу времени больше чем где-либо еще, уж не говоря про университет.
Тяжело дыша, мы влетели в трактир и замерли в почтительной позе. Курфюрст оказался великолепно сложенным мужчиной с иссиня-черными волосами, черными сверкающими глазами, лениво сидящим посреди окружающих его дам.
– Джиронимо, а кто эта синьора?
– Какая?
– Да, вон та, рядом с его сиятельством.
– Так, наверное, та самая бывшая монашка, его жена, Сивилла фон Клеве.
Тут что-то кольнуло меня прямо в сердце, как бывало и ранее, и глаза уловили странную рябь, плывущую в зале. Незримое, эфемерное и неуловимо гнетущее чувство снова охватило меня, обручем сдавив виски. Действительно, что-то странное творится в городе, правы были мои собутыльники. Но работа есть работа. Наконец, получив необходимое должное разрешение, мои руки принялись наигрывать что-то спокойное, про любовь, не скабрезные же песенки перед курфюрстом петь! А глаза продолжали подмечать мелкие несоответствия происходящего: вот ректор университета странно вздрогнул и огляделся, вот чьи-то волосы разлетелись под дуновением несуществующего ветерка, вот сам курфюрст, улыбаясь, начал кивать, вторя неслышному голосу. Один за другим его свита потихоньку выходила из душного помещения, пока он не остался за столом в одиночестве.
Песня закончилась. Курфюрст задумчиво встал, кинул на стол пару шиллингов, рассеянно поблагодарил и удалился. Джеронимо в ужасе смотрел на меня:
– Ты что с ума сошел, Августин?
– А в чем дело?
– Ты хоть понимаешь, что ты сейчас пел?
– Как что? «Глубинную книгу», «Унцию мира»…
– Да, нет! Последнюю! Что на тебя нашло? Петь про бесов!
– Да, мне бы это в голову не пришло!
– Благодари Господа, что пронесло! Ты сейчас куда?
– В университет. Кто-то говорил, что там есть копия церковноприходской книги.
– Тогда удачи!
– Спасибо. А курфюрст все-таки жадина. Мне думалось, будет больше чем два шиллинга. Ну, да ладно.
В университете мне выдали небольшой свиток. Оказалось, что они решили восстановить книгу только после пожара, поэтому записаны в ней были исключительно ныне здравствующие в городе. Не было ни фамилий в девичестве, ни дат рождения и смерти. Грустно, что ни говори. Но занесло меня туда все же очень вовремя, ровно к началу теологического диспута. Сам курфюрст почтил нас своим присутствием, со своей женой, ее фрейлинами и своим духовником. Кажется, еще никогда в лекционном зале не собиралось такого количества народа. Брат Кирилл говорил долго, и, признаться, очень интересно. Тема была актуальна, ведь все мы знаем, что в последнее время слишком много внимания уделяется античности. В поэзии обращаются к древним богам и нимфам, холсты называют именами языческих героев. Обиднее было то, что задние ряды постоянно шушукались и громко смеялись. После его выступления обсуждение этой темы продолжили другие преподаватели, доктора наук и даже студенты, но, честно говоря, они пороли такую чушь и несли такую ахинею, что смех разобрал и меня. Разве что мой сосед по квартире мейстер Мельхиор Штейн высказал свое мнение более связно.
Вообще-то в этот момент творилось что-то невообразимое: за дверью постоянно кто-то гоготал, все выступающие растеряно смотрели друг на друга в попытке понять и осознать происходящее, студенты откровенно забавлялись, глядя на несусветный бардак. Иоганн Фауст заявил, что Бог есть Бог, а Святая Римская Католическая Церковь не имеет к нему никакого отношения. Наиболее четко и внятно выступил сам курфюрст, который оглядел все это безобразие и сказал, что он будет требовать у Папы Клемента III разрешения продолжить искоренение ереси и снова развязать руки Святой Инквизиции. И с каждым моментом нескончаемого хаоса крепла моя уверенность, что именно здесь, в этом городе находится тот, кого я ищу. Довершением безумной картины был «Pater Noster», который громко пытались прочесть брат Кирилл и отец Улрих, доктор богословия этого университета. И если чуть дребезжащий голос первого четко и уверенно разносился по всему залу, то второй издавал весьма странные звуки, более похожие на блеяние. Богомерзкая какофония прервалась появлением гонца, передавшего курфюрсту какой-то свиток. Улыбка более похожая на оскал озарила его лицо. Быстрым шагом он направился к кафедре и огласил, что пришла Папская булла, и его святейшество удовлетворил его просьбу. С этого момента Святая инквизиция снова входит в силу.
В тот же миг ее светлости Сивилле фон Клеве стало дурно. Надеюсь, что мое замешательство, вызванное дурной вестью никто не заметил. Поэтому, выскочив из зала и чуток покрутившись для приличия вокруг, мне безумно захотелось поскорее дойти до дома и обдумать все выше изложенное. И, конечно, последнее – отвратительную весть, Папскую буллу, следуя которой меня непременно бы сожгли, за, собственно, меня самое. Но дома, расслабившись, вспомнив милую сказочку, меня потянуло к неизменной мандоле и перу:
Король и королева
Молили небеса
Наполнить ее чрево
И ниспослать дитя.
Тянулись лентой годы,
И радость, наконец,
Свои явила всходы –
Дочь подарил Творец.
А поскольку местом написания данного «шедевра» была избрана центральная зала гетто, вернувшийся вскоре мейстер Штейн, чей рабочий день, видимо, уже закончился, изредка мне помогал.
– Скажите, Августин, а почему вы так побледнели, когда огласили Папскую буллу? Вы были так взволнованы, – чересчур невинно осведомился он. В первую секунду мне ответить было нечего.
– О! Знаете, я просто не люблю большой толкотни. Там было так душно. К тому же ее светлость упала в обморок…. Просто мне захотелось поскорее выйти подышать свежим воздухом.
Продолжать бумагомарание мне как-то резко расхотелось, и меня опять понесло в трактир. Там, как обычно, кто-то с кем-то сидел и что-то с чем-то пил. Это был Фауст младший – так мы прозвали Амадея Фауста, высокого худого человека с острым носом и соломенными волосами, похоже, самого богатого из нашего студенческого братства – а также несколько незнакомых мне бюргеров. Услышав поведанную мной историю злосчастной приходской книги, кто-то заметил, что оригинал сгорел не полностью, но где хранятся эти обрывки, кусочки, обгорелые листочки, никто не знал. Н-да, вот тебе и «ищите и обрящете, просите, и дано будет вам».
На улице было свежо и прохладно после душного трактира. Сгоревшая история целого города…. Оставшиеся страницы, уцелевшие после пожара, где искать их? Стоп! А не кажется ли весьма странным то, что брат Кирилл ничего не сказал об этом. Мне нужно увидеться с ним! Нужно это исправить!
Около церкви стояло трое священников, кажется, обсуждали предстоящую трапезу. Двое были мне известны: брат Кирилл и отец Улрих, другой был, увы, мне незнаком, и был намного моложе оных.
– Простите, что прерываю вас, но мне стало известно, что приходская книга сгорела не полностью. Остались обрывки…. Как можно найти их? Где искать?
Молодой капуцин подошел поближе.
– Не знаю, смогу ли я вам помочь, но у меня хранится одна из записей. Правда, по ней почти ничего нельзя прочитать….
И он протянул мне обгоревший клочок бумаги.
– Вы не поможете мне прочитать то, что здесь написано?
И молодой монашек почти наизусть процитировал запись. Хотя и проглатывая слова, от которых, благодаря огню, не осталось и следа. Запись состояла в том, что некий молодой человек, полфамилии сгорело, в 1510 году стал послушником этой церкви. Снова сгоревший кусок…. Весьма сведущ в древнегреческом.
Глаза мои смотрели на эту запись. А сердце уже вовсю колотилось от радости, несмотря на то, что вместо фамилии красовалось von…….mmt. Взгляд упал на монаха:
– Скажите, вы разбираетесь в древнегреческом?
– Да, в нашей обители считаюсь лучшим в этой области.
– Скажите, а как вас зовут?
– Медарт.
– А…. Можно ли мне узнать вашу фамилию до получения сана, до послушничества?
Он так долго смотрел на меня, что мне показалось, что уже никогда не скажет.
– Фон Фердаммт.… Но зачем вспоминать былое?
Мы немного помолчали.
– Что ж. Я смог помочь вам? Вы нашли то, что искали? Больше у меня обрывков нет.
– О, да…. Спасибо. Вы мне очень помогли. Мои поиски действительно увенчались успехом. Вы не могли бы мне уделить еще какое-то время? Скажите… может, это не совсем корректный вопрос… но у вас никогда не было видений?
– Действительно не совсем кор... Да. Бывают.
– А еще вы видите человека в фиолетовом плаще.
– Да, вижу…. Но откуда вы это знаете?
– Потому что я тоже его вижу.
– ?
– У нас с вами общий отец, сударь. Я ваша сестра.… Простите, что в мужском платье. Понимаете.… Однажды к нам в имение, а я родом из Испании, приехал один человек, приятель моего названного отца. Так на него нашло какое-то помешательство.… Отца он жестоко избил, а маму.… В общем, так появилась я. Понятно, что любимым ребенком я не была, поэтому, как только представилась возможность, меня отправили в монастырь. Тогда же у меня появились видения. То ангелы, играющие со мной, то бесы, вечно таскающие меня за волосы. А вот семь лет назад мне было сказано, что у меня есть брат, которого нужно спасти. И что если я не найду его, то наши души будут прокляты на веки вечные. С тех пор ищу и.… Вот свершилось – нашла!
Мой брат не знал, от чего его нужно спасать, зато был твердо убежден, что ему являлась святая Розалия, которая назвала его самым святым человеком этого города. Эта уверенность передалась и мне, наполнив меня ранее незнакомым смешанным чувством тихой радости и гордости за брата. Игра стоит свеч, и прошедшие годы поисков были оправданы. И наши мысли потекли в общем направлении: как избавиться от проклятья, что же сотворил наш отец, за что род наш проклят до седьмого колена, кто является нам в фиолетовом плаще и от чего же мне суждено спасти собственного брата, если он самый святой человек в городе, а меня за переодевание в мужское платье могут сжечь как ведьму в любой момент.
За разговором мы уже обошли несколько кварталов и уже возвращались обратно к церкви, когда навстречу нам из-за угла вышел до омерзения знакомый силуэт. Человек в фиолетовом плаще. Замерев, мы смотрели то на него, то друг на друга, и взгляды близнецами отражались и метались в зеркале наших глаз в бесконечной панике.
Наскоро попрощавшись с братом, – после такого видения разговор уже не клеился – мне пришло в голову, что Юлия, миловидная племянница фрау Марты, вполне возможно уже ждет меня в трактире. Она очень просила меня зайти туда под самый вечер. Зачем юной девушке назначать встречу заезжему ваганту ночью в таком непрезентабельном месте? Почему мне раньше не приходил в голову этот вопрос? Но моя дорога лежала прямиком в трактир, и особо раздумывать не пришлось, разве что дойти до дома и забрать мандолу.
На мое удивление трактир быстро наполнялся людьми. Они располагались за столом, дружно требовали пива и присоединялись к играющим в карты. Пришел отец Улрих и брат Лотовеек – личный духовник курфюрста, была какая-то из многочисленных фрейлин ее сиятельства, в мерцании свечей смутно виднелась фигура молодого хозяина трактира и, конечно же, Джеронимо – этот ни одной пирушки не упустит. Наиболее странным для меня было появление брата Медарта, а уж когда у колонны обнаружился мой сосед мейстер Штейн, у меня глаза на лоб полезли. Мне казалось, что все эти люди резко сошли с ума. Говорили непристойности, творили непотребства.… Откуда в этом трактире взялось такое количество полуголых девиц не поддавалось никакому объяснению. Но что самое ужасное – в карты они играли на раздевание. Я еще понимаю – наша студенческая братия, хотя со мной… тут отдельный разговор – но святые отцы! Брат! Фрейлина! Собственно говоря, кроме отвратительного, но, тем не менее, абсолютно понятного для меня действия вокруг, все было как обычно. Что именно? А то, что мандолу в зубы, пардон, в руки, и песни до утра. Юлия так и не появилась, хотя может я и ошибаюсь, так как нечистая сила вокруг меня забавлялась столь явно и открыто, и мне даже показалось, что ее нежное личико мелькнуло где-то среди суккубов.
-
-
15.03.2007 в 21:22-
-
15.03.2007 в 22:13Там я на самом деле плохо играла. Нашу команду не так заявили, не пропустили, в последний момент поменяли роли... В общем, куда деваться девице, которая ехала собирать сведения в борделе, а оказалась вдруг погорелицей, которая никому и не нужна.
Играла во что-то сама с собой и еще с несколькими иногда встречающимися людьми.
Зато завела знакомство, которое и позвало меня на "Фауста" через пару недель.
-
-
22.03.2007 в 18:53-
-
22.03.2007 в 19:40У меня на коленях лежал сборщик налогов, а я ему рассказывала, как тяжко быть погорелицей... из борделя... с выпендрежем, конечно
-
-
22.03.2007 в 19:55-
-
22.03.2007 в 20:12(у меня вообще отношение к мужчинам как к детям